Мандельштама. Художественные особенности лирики О. Э. Мандельштама Н и НН в суффиксах слов, образованных от глаголов. Полные формы

Выпуск:

Библиографическое описание статьи для цитирования:

Давыдова Т. Т. Лирический герой в поэзии О.Э. Мандельштама 1930-х гг. // Научно-методический электронный журнал «Концепт». – 2014. – Т. 20. – С. 2531–2535..htm.

Аннотация. В статье исследуется образ лирического героя О. Э. Мандельштама 1930-х гг. и персонажей его произведений (цикл «Армения», стихи на смерть А. Белого и из воронежских тетрадей), прослеживаются генетические связи лирики поэта с прозой Э.-Т.-А. Гофмана, поэзией А. Кольцова и русским фольклором. Анализ ведется также на уровнях мотивов, поэтической образности, стиля, художественной речи. Сопоставляются разные редакции стихотворных текстов Мандельштама.

Текст статьи

Давыдова Татьяна Тимофеевнадоктор филологических наук, профессор кафедры истории литературы ФГБОУ ВПО «Московский государственный университет печати имени И.Федорова», Москва [email protected]

Лирический герой в поэзии О.Э. Мандельштама 1930х гг.

Аннотация. В статье исследуется образ лирического героя О.Э. Мандельштама 1930х гг. и персонажей его произведений (цикл «Армения», стихи на смерть А.Белого и из воронежских тетрадей), прослеживаются генетические связи лирики поэта с прозой Э.Т.А.Гофмана,поэзией А.Кольцова и русским фольклором. Анализ ведется также на уровнях мотивов, поэтической образности, стиля, художественной речи. Сопоставляются разные редакции стихотворных текстов Мандельштама.Ключевые слова: лирический герой, Мандельштам, русская поэзия 1930х гг.

Раздел: (04) филология; искусствоведение; культурология

Как показала Л.Я.Гинзбург, 1930е гг. в творческом развитии Мандельштама характеризуются новыми отношениями поэта с действительностью.Стремление Мандельштама вторгаться «в толщу времени» выражается в его стихах, записных книжках, рецензиях этого периода. Оно и порождает новые темы его произведений, социальноисторический анализ современной жизни, разнообразие художественных средств. В лирике Мандельштама 1930х гг., наряду с символикой и ассоциативностью, появляются новые для него образы и тропы, генетически связанные с традицией русского фольклора, которую поэт творчески усваивает. Словарь Мандельштама, в 1910е гг. имевшего репутацию эллиниста, обогащается за счет разговорной и просторечной лексики. И это отнюдь не случайно, так как теперь для Мандельштама, по словам Л.Гинзбург, мерилом ценностей становится судьба современного человека. При этом в поздних произведениях поэта на первый план выдвигается образ лирического героя, в значительной мере являющийся автобиографическим. По точному наблюдению Г.Кубатьяна, «“Я” мандельштамовских стихов отождествляется с Осипом Эмильевичем, и зазоры между поэтическим “я”30х годов и “я” поэта не просматриваются». Слагаемые этого автобиографизма -сложные перипетии судьбы Мандельштама и его восприятие разрушительных переворотов советской эпохи.

Заметную роль лирический герой играет в «Армении», присутствуя в семи из двенадцати стихотворений стихотворного цикла. Настроения и эмоции лирического героя в этих произведениях чрезвычайно разнообразны -от влюбленности в историю, культуру, природу Армении, ее жителей до тревожных предчувствий, тоски.

«Лирическая темав “Армении” проявляется волнообразно: то накатывает, а то спадает, уходя с поверхности», -читаем у современного исследователя. Лирическое присутствие раскрывается в данном цикле и через личность героя, и иносказательно -через образ цветка, впервые встретившегося у Мандельштама в стихотворении 1909 года «Дано мне тело -что мне делать с ним…»:

Я и садовник, я же и цветок,

В темнице мира я не одинок.

На стекла вечности уже легло

Мое дыхание, мое тепло, -

и наделенного в неммногозначной символикой. При этом в поэтическом цикле «Армения» обобщенный образ «цветок» заменяется конкретным -«роза», «универсальным символом красоты», ассоциирующимся в сознании Мандельштама с символикой восточной поэзии. В первом стихотворении данного цикла немаловажна строка «Ты розу Гафиза колышешь », которую армянский исследователь так комментирует: «Вот, однако, странность. Это не просто роза. Но роза Гафиза. Взявшись утвердить духовную самостоятельность Армении, Мандельштам начинает с того, что страна, про которую он пишет, хранит и несет в себе чужую красоту. Гафиз -иранский поэт, его роза благоухает ароматом иной культуры. Но все верно. На христианскую, взлелеянную в колыбели средиземноморских традиций армянскую словесность издавна влияла персидская поэзия. Ну а персидскую лирику в России символизировали как раз Гафиз и Саади ». Если в первом стихотворении «Армении» «роза Гафиза» -восточный образ, воспринятый армянской поэзией, то в других текстах данного цикла роза -постоянная часть пейзажа закавказской республики, и все это -разные грани образасимвола розы.

Из его разных семантических составляющих вырастает смысл пятого стихотворения цикла, названного Г.Кубатьяном «странным этюдом», «этюдом садовника»:

Добудем розу без ножниц.

Но смотри, чтобы он не осыпался сразу -

Розовый мусор -муслин -лепесток соломоновый .

Образ розы здесь -иносказание хрупкой, легко ранимой души лирического героя. Другие значения этого символа становятся более очевидными из смысловой переклички первой и последней строк восьмого стихотворения из цикла «Армения»: «Холодно розе в снегу» и «Мне холодно. Я рад…», передающих нежность, уязвимость и в то же время влюбленность в жизнь лирического героя. Лирическое «я», запечатленное в цикле «Армения», получает дальнейшее раскрытие в других стихах поэта 1930х гг. с помощью двойников, литературных и фольклорных персонажей, которые высвечивают разные грани характера мандельштамовского героя, который существует в своем историкокультурном пространстве и имеет собственный «пучок» смыслов. Мандельштам, как и некогда А.А.Блок, чье творчество автор «Камня» и «Tristia», несмотря на отрицание эстетики символистов, высоко ценил, обращается к вечным, стертым образам. (Ю.Н.Тынянов писал о Блоке в статье 1921г.: он «предпочитает традиционные, даже стертые образы (ходячие истины), так как в них хранится старая эмоциональность; слегка подновленная, она сильнее и глубже, чем эмоциональность нового образа, ибо новизна отвлекает от эмоциональности в сторону предметности»). У Мандельштама такими образами являются литературные и фольклорные персонажи, хорошо знакомые читателям и поэтому рождающие у них мгновенные ассоциации. Судьба лирического героя Мандельштама невольно проецируется при этом на обстоятельства жизни его двойника, и в образе лирического героя акцентируются в зависимости от поэтического контекста те или иные свойства личности этого двойника. Одним из таких двойников становится гофмановский Щелкунчик.

Его образ зарождается в подтексте третьего стихотворения «Армении»:

Ах, Эривань, Эривань! Не город -орешек каленый,

Улиц твоих большеротых кривые люблю вавилоны

и упоминается в тексте стихотворения «Куда как страшно нам с тобой », написанного в октябре 1930го года, в одно и то же время с циклом «Армения» -над ним поэт работал с 16 октября по 5 ноября. В этом стихотворении Щелкунчик становится товарищем лирического героя, сохраняя индивидуальные особенности персонажа сказки Э.Т.А.Гофмана «Щелкунчик и Мышиный король» -внешнее безобразие и такие свойства характера, как отвага, благородство, готовность идти трудным путем в жизни. Способность Щелкунчика разгрызать даже самые крепкие орехи становится метафорической характеристикой стиля самого поэта, раскрывает его умение доходить до сути, или «ядра» понятия. Семантически близка этому герменевтическому толкованию следующая метафора в статье Мандельштама «О природе слова»: « каждое слово словаря Даля есть орешек акрополя, маленький кремль, крылатая крепость номинализма…».

В образе гофмановского персонажа в стихотворении Мандельштама есть и черты, появившиеся на русской почве. Поэт надевает на героя литературной сказки немецкого романтика маску фольклорного дурака -иронического удачника, скрывающего истинные мысли и намерения за внешней неприглядностью и смешными выходками.

В стихах Мандельштама 1933–1934 гг. «дурак» становится двойником не двойника лирического героя, как это было в стихотворении «Кудакак страшно нам с тобой…», а самого лирического героя и главного персонажа стихов на смерть Андрея Белого. В стихотворении «Квартира тиха, как бумага…», написанном вскоре после получения Мандельштамом квартиры в Москве, в Нащокинском переулке, лирический герой мучается предчувствием трагических перемен в своей жизни:

А стены проклятые тонки,

И некуда больше бежать,

А я как дурак на гребенке

Обязан комуто играть.

В стихотворении «Голубые глаза и горячая лобная кость…», написанном на смерть А.Белого, примечательны строки:

Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,

Сочинитель, щегленок, студентик, студент, бубенец…

Н.И.Харджиев связывает образ юродадурака из первых двух строк с заключительным стихотворением цикла А.Белого «Вечный зов» (1903), героем которого оказывается сумасшедший:

Полный радостных мук,

Утихает дурак.

Тихо падает на пол из рук

Сумасшедший колпак/

Можно вспомнить также стихи, сочиненные сенатором Аблеуховым для его сына Коленьки:

Дурачок, простачок

Коленька танцует:

Он надел колпачок -

На коне гарцует.

Однако семантика юродствадурачества в стихах памяти А.Белого шире данных реминисценций, и понять эту семантику можно лишь с помощью метатекста поэзии Мандельштама 1930хгг., где присутствует трагическииронический образ дурака.

В стихотворении «Квартира тиха, как бумага…» образу лирического героя и его двойника противостоит их антипод «честный предатель», «проваренный в чистках, как соль». Данные образы раскрываются и в жизнеподобном, и вфольклорноусловном планах. С первым художественным планом связаны такие приметы современности, 1930хгг., как чистки и проработки многих советских граждан, приспособленчество одних и бескомпромиссность других. Второй художественный план является проекцией современности на вечность, вечные фольклорные образы становятся двойниками лирического героя Мандельштама и антагониста этого героя. Сравнение лирического героя с дураком отсылает читателя к русским народным сказкам об ироническом удачнике, который радидостижения жизненного успеха притворяется дураком, выполняет желания окружающих и проч. Метафора, основанная на чистках и относящаяся к предателю, напоминает ситуацию из народной сказки -пребывание в кипящем котле, служащее проверкой магических свойств персонажей. Об обращении Мандельштама в 1930е гг. к фольклорной поэтике свидетельствует также образ демонической «шестипалой неправды», вызывающей ассоциации с Бабой ягой и ведьмой, из стихотворения 1931 г. «Неправда».

В стихотворении памяти А.Белого образ фольклорного дурака как аллегорической параллели к образу героя протагониста углубляется. Унизительный для А.Белого «юрода колпак» отчасти теряет свойственный ему негативный смысл благодаря особому лексическому и образному контексту:

На тебя надевали тиару -юрода колпак,

Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!

Это существительные, обозначающие властителя и его атрибуты -«тиара», «учитель», «мучитель», «властитель». Правда, «тиара» приобретает двойственный смысл -иронический, так как этим знаком царской власти оказывается «юрода колпак», и серьезный, торжественный, подкрепленный следующими во второй строке существительными, обозначающими власть духовного властителя над людьми. Тем самым раскрываются драматические взаимоотношения поэта с обществом, зашифрованные в мандельштамовском стихотворении и через отношения фольклорного иронического удачника или юродивого с обществом, которое бесчестит, унижает его и в то же время подчиняется власти его мудрых слов.

С семантикой колпака юрода, надеваемого на поэта людьми, тесно связана другая грань образа А.Белого:

Конькобежец и первенец, веком гонимый взашей

Под морозную пыль образуемых вновь падежей.

Эта грань усиливает картину драматических взаимоотношений поэта с веком и современниками. Как заметила Л.Гинзбург, раскрывающие данные отношения «изысканные метафоры слагаются из материала обиходных слов -экзамены, падежи, конькобежец, гонимый взашей ит.д. . “Образуемых вновь падежей” -это словотворчество Белого. А раз он конькобежец, то и от падежей идет морозная пыль». А строка: «Меж тобой и страной ледяная рождается связь » -корреспондирует с процитированной выше строчкой, где нарисован портрет А.Белого -«мучителя», «учителя», «властителя» дум его читателей. Эти свойства поэта подкрепляются образами его двойников Лермонтова, Гоголя и самого Мандельштама, присутствующих в подтексте стихов памяти А.Белого.

А еще над нами волен

Лермонтов, мучитель наш,

И всегда одышкой болен

Фета жирный карандаш, -

Писал поэт в 1932 году («Дайте Тютчеву стрекόзу…»). О том, что данное стихотворение стало претекстом стихов на смерть А.Белого, свидетельствует также образ жирного карандаша, перенесенный с небольшими грамматическими изменениями в более позднее произведение:

Как стрекозы садятся, не чуя воды, вкамыши,

Налетели на мертвого жирные карандаши.

В черновом наброске стихов памяти А.Белого было сравнение этого поэта с Гоголем, в значительной степени повлиявшим на Белогопрозаика:

Откуда привезли? Кого? Который умер?

Где? Мне чтото невдомек...

Здесь, говорят, какойто Гоголь умер?

Не Гоголь. Так себе. Писатель. Гоголек.

Примечательно, что это сравнение осталось и в окончательной редакции, но в ней оно дано не прямо, а намеком, с помощью метафорического окказионализма:

Как снежок на Москве заводил кавардак гоголек, -

Непонятенпонятен, невнятен, запутан, легόк….

Впрочем, в беловике не вполне ясно, о чем или о ком идет речь -о летучем снеге или писателе, разрушающем принятые в русской литературе каноны, и смысл проясняется только после прочтения набросков к стихам об А.Белом. Наконец, «собиратель пространства», одно из свойств А.Белого -художника слова, было присуще и Мандельштаму, в чьей культурософии и творчестве принципиальное значение имели идеи архитектурности и архитектоники, преодоления хаоса, пустоты, то есть «собирания пространства».

Для понимания изображенной в анализируемых стихах концепции поэта важна и приведенная Мандельштамом концепция стиля А.Белого, помодернистски противоречивого: «Непонятенпонятен, невнятен, запутан, легόк…».

Итак, в стихотворении Мандельштама «Голубые глаза и горячая лобная кость…» образ поэта романтичен: он не понят обществом и отвергнут им, но все же он гений, нужный людям. В образе Андрея Белого обобщены обстоятельства жизни и творчества разных русских поэтов, а также перипетии судьбы самого автора произведения. Не случайно С.С.Аверинцев оценил это произведение как «великолепный стихотворный реквием и самому Андрею Белому, и ушедшей вместе с ним эпохе, и утраченной, разрушенной культуре, -и, подспудно, самому себе».

Как ни тяжело было Мандельштаму в Воронеже в 1934–1937 гг., его захватили новые впечатления от провинциальной, исконно русской жизни. Скорее всего, этим объясняется усилившийся в данный период интерес поэта к русскому народному творчеству, «экспансия» в его стихах этих лет изобразительновыразительных средств русского фольклора. Э.Герштейн уже отметила фольклоризм стихотворений «Клейкой клятвой липнутпочки…» и «На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь…».Но, наряду с таким явным фольклоризмом, в воронежских стихах есть и скрытое обращение к фольклору, не исключающее преобладание собственно литературных традиций. Например, система героевдвойников в лирике Мандельштама восходит к литературному двойничеству и напоминает психологический параллелизм произведений устного народнопоэтического творчества.

По принципу отрицательного психологического параллелизма создано и знаменитое «Мой щегол, я голову закину…», где лирический герой неявно сопоставляется с птицей своими качествами и привычками, в частности, свойственному Мандельштаму чувству собственного достоинства, внешне выраженному в обыкновении высоко держать голову. При этом несвободный, находящийся в ссылке поэт, противопоставляется свободной птице, могущей в любой момент улететь в любую сторону. Образ щегла, зооморфного двойника лирического героя, раскрывается иными гранями в стихотворении «Эта область в темноводье…» (редакция стихотворения «Ночь. Дорога. Сон первичный…»), написанном, как и предыдущий текст, в декабре 1936г.

В этом произведении преобладают природные образы «снегом пышущего Тамбова», «белогобелого бел покрова Цны», «беззимней степи», «гололедицы», объединяемые семой холода. Несмотря на это, в первой части стихотворения выражается любовь лирического героя к воронежской земле, любование роскошью русской зимы:

Эта область в темноводье:

Хляби хлеба, гроз ведро

Не дворянское угодье

Океанское ядро...

Я люблю ее рисунок,

Он на Африку похож.

Дайте свет прозрачных лунок

На фанере не сочтешь.

Анна, Россошь и Гремячье,

Я твержу их имена.

Белизна снегов гагачья

Из вагонного окна.

Я кружил в полях совхозных

Полон воздуха был рот

Солнц подсолнечника грозных

Прямо в очи оборот.

Въехал ночью в рукавичный,

Снегом пышущий Тамбов,

Видел Цны реки обычной

Белый, белый, белпокров.

Трудодень страны знакомой

Я запомнил навсегда:

Воробьевского райкома

Не забуду никогда!

Кстати, сравнение картографического образа воронежской области с Африкой напоминает (здесь использована своеобразная тайнопись) о Н.Гумилеве, в чьей поэзии широко представлена африканская тема, а топоним «Анна», благодаря присущей ему полисемии, называет друга поэта Анну Андреевну Ахматову, навестившую Мандельштама в ссылке. В строфе

Где я? Что со мной дурного?

Степь беззимняя гола...

Это мачеха Кольцова...

Шутишь родина щегла!

Меняется настроение лирического героя, в сознании которого возникают страх, дурные предчувствия, сострадание к судьбе одного из своих предшественников. Подобно щегленку из стихов на смерть А.Белого, щегол в данном тексте -метафорический образ поэта, на сей раз А.Кольцова, и связанная с его творчеством фольклорная поэтика. Интересно, что лирический герой этого стихотворения оказывается двойником уже не птицы, а сближенного с нею Кольцова, тогда как зооморфный двойник мандельштамовского лирического героя -щегол, недолго просуществовав в тексте данного произведения, как бы «опускается в его подтекст». Сообразно выражаемому в этих строках пафосу, лирический герой и его двойникпоэт рисуются на тоскливом пейзажном фоне «степи беззимней», да и образ провинциальной России, давшей русской культуре Кольцова, семантически противоречив, так как сочетает в себе ненависть к пасынку мачехи, усиленную семами холода и отсутствия покрова (в тексте присутствует значение снежного слоя на земле, а в подтексте -нежного покровительства, родительской любви), и положительное значение родины, пестовавшей талантливого поэта. Так лирический герой приобщается к горестной судьбе Алексея Кольцова и словно пророчит себе не менее горькую участь. Кстати, образ птицы присутствует и в более раннем стихотворении из «Воронежских тетрадей», датированном апрелем 1935 г.:

Пусти меня, отдай меня, Воронеж:

Уронишь ты меня иль проворонишь,

Ты выронишь меня или вернешь,

Воронеж блажь, Воронеж ворон, нож...

Только здесь иная хищная птица, ворон, ассоциирующаяся со смертью (вороны питаются, в частности, и падалью), угрожающий лирическому герою и ни в коей мере не являющийся его двойником.

Лирический герой Мандельштама 1930хгг. находит нравственную опору в природе и быте русского провинциального Воронежа, русском устнопоэтическом творчестве, профессиональном искусстве. Причем, если для мандельштамовской лирики 1910–1920хгг. первостепенное значение имело зодчество, что заметил уже В.М.Жирмунский в рецензии на «Tristia», то в произведениях Мандельштама последних лет его жизни особенно значимыми становятся музыка и литература. А идея строительства продолжает существовать в творчестве поэта, переходя из материального мира во внутренний мир лирического героя.

Любовь к музыке, острое чувство звучащей плоти языка были присущи Мандельштаму[см: 13, с.220]. Этими же чертами наделен и его лирический герой. Пристрастия автора к музыке и слову раскрываются в стихотворениях «Лазурь да глина, глина да лазурь…», «Жил Александр Герцевич…», «За Паганини длиннопалым…». Во втором из вышеперечисленных произведений дополнительный музыкальный эффект придает монорифма повторяющегося отчества персонажа («Жил Александр Герцович…», «Что, Александр Герцович…») и образованных на его основе авторских окказионализмов («Брось, Александр Сердцевич…», «Все, Александр Герцович…», «Брось, Александр Скерцович…»), монорифма, напоминающая музыкальные вариации, в которые вторгаются драматичные аккорды:

Нам с музыкойголубою

Не страшно умереть,

Там хоть вороньей шубою

На вешалке висеть...

Всё, Александр Герцович,

Заверчено давно,

Брось, Александр Скерцович,

Чего там! Всё равно!

В этих стихотворениях утверждается мысль о спасительной силе искусства, которая на какоето время побеждает в душе лирического ужас перед мощью тоталитарного государства.

Итак, в создании образа лирического героя в поздней поэзии Мандельштама заметную роль играют его литературные и фольклорные двойники А.Белый, А.Кольцов, музыкант, гофмановский щелкунчик, щеголбубенец. Одни из этих героев умеют доходить до сути явлений бытия, обнажать его сокровенный смысл, освобождая от внешней оболочки, в любых обстоятельствах они ведут себя мужественно (щелкунчик) и сохраняют внутреннюю независимость (дурак). Другие, связанные с искусством, создают прекрасное, дарят радость тем, кто соприкасается с их творчеством (Белый, Лермонтов, Кольцов, музыканты). Все эти свойства интегрированы в многогранном образе лирического героя поэзии Мандельштама 1930хгг. Этот образ тесно связан с современностью -личностью и обстоятельствами жизни «опального поэта» (А.Ахматова), чем и объясняется в значительной степени полнокровность лирического героя Мандельштама. На уровнях поэтики этот образ создается в традициях русского фольклора, русской и западноевропейской литератур, к которым присоединяется и некая общевосточная поэтическая традиция, помогающая запечатлеть праздничный и жизнеутверждающий образ Армении. Любовью к Армении, как и к слову, музыке и воронежской земле, лирический герой Мандельштама пытался защититься от ужаса и абсурда советских 1930х гг., от постепенно все более острого предчувствия скорой гибели.

Ссылки на источники1.Гинзбург Л.Я.О лирике. М., 1997.2.Кубатьян Г.От слова до слова: комментарий к циклу О.Мандельштама «Армения» // Вопр. лит. 2005. №5. 3.МандельштамО.Э. Полн. собр. соч. и писем: в 3 т. М.: ПрогрессПлеяда, 2009. Т.1. Стихотворения.4.Тынянов Ю.Н. Блок // Тынянов Ю.Н.Архаисты и новаторы. Л., 1929. 5.Мандельштам О.Э. Полн. собр. соч. и писем: в 3 т. М.: ПрогрессПлеяда, 2010. Т. 2. Проза. 6.Харджиев Н.И.Примечания // Мандельштам О.Э.Стихотворения. Л., 1974.7.Белый А.Собр. соч. Стихотворения и поэмы. М.: Республика, 1994.8.Белый А.Собр. соч. Петербург. М.: Республика, 1994. 9.Гинзбург Л.Я.Поэтика Осипа Мандельштама // Гинзбург Л.Я. О старом и новом. Л., 1982. 10.

Аверинцев С.С.Судьба и весть Осипа Мандельштама // МандельштамО.Э.Соч.: в 2х т. / сост. С.Аверинцев, П.Нерлер. М.: Худож. лит., 1990. Т.1: Стихотворения, переводы.11.Герштейн Э.[Вступление] к: Мандельштам О.Э.Рецензии воронежского периода // Вопр. лит. 1980. №12.12.Жирмунский В.М.На путях к классицизму (О.Мандельштам -«Tristia») // Жирмунский В.М.Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977.13.См. об этом: Штемпель Н.Е. Мандельштам в Воронеже // Новый мир. 1987. №10. С.220.

Davydova Tatyana Timofeevna, doctor of philological sciences, professor of History of Literature Department, I.Fyodorov"s Moscow State University of Printing [email protected] lyrical hero O.Mandelstam lyrics poetry of the 1930thAbstract. The image of lyricalhero and images of characters O.Mandelstam lyrics poetry of the 1930th (cycle “Armenia”, rhymes dedicated to A.Belyi death and from “Voronezh notebooks) are investigated in the article”. Genetic literary liaisons between his lyrical poetry and Hoffman‱s prose, A.Koltsov verses, Russian folklore are investigated. The analysis is carried out at the levels of motifs, figurativeness, style, artistic speech. Various redactions of O.Mandelstam poetic texts are compared. Keywords: lyrical hero, Mandelstam, Russian poetry of the 1930th.

Принадлежал к плеяде блистательных поэтов Серебряного века. Его оригинальная высокая лирика стала весомым вкладом в русскую поэзию XX века, а трагическая судьба до сих пор не оставляет равнодушными почитателей его творчества.
Мандельштам начал писать стихи в 14 лет, хотя родители не одобряли этого занятия. Он получил блестящее образование, знал иностранные языки, увлекался музыкой и философией. Будущий поэт считал искусство самым главным в жизни, у него сформировались свои понятия о прекрасном и возвышенном.
Для ранней лирики Мандельштама характерны раздумья над смыслом жизни и пессимизм:

Неутомимый маятник качается
И хочет быть моей судьбой.

Первые опубликованные стихотворения имели названия «Невыразимая печаль…», «Дано мне тело – что мне делать с ним…», «Медлительный снежный улей…». Их темой была иллюзорность действительности. , познакомившись с творчеством молодого поэта, спрашивала: «Кто укажет, откуда донеслась до нас эта новая божественная гармония, которую называют стихами Осипа Мандельштама?» Вслед за Тютчевым поэт вводил в стихи образы сна, хаоса, одинокого голоса среди пустоты пространств, космоса и бушующего моря.
Начал Мандельштам с увлечения символизмом. В стихах этого периода он утверждал, что музыка – это первооснова всего живого. Его стихи были музыкальными, он часто создавал музыкальные образы, обращался к творчеству композиторов Баха, Глюка, Моцарта, Бетховена и других.
Образы его стихов были еще нечеткими, автор словно хотел уйти в мир поэзии. Он писал: «Неужели я настоящий, / И действительно смерть придет?»
Знакомство с акмеистами меняет тональность и содержание лирики Мандельштама. В статье «Утро акмеизма» он писал, что считает слово камнем, который акмеисты кладут в основу здания нового литературного направления. Свой первый сборник стихов он так и назвал – «Камень». Мандельштам пишет, что поэт должен быть зодчим, архитектором в стихах. У него самого изменились тематика, образный строй, стиль и колорит стихов. Образы стали предметными, зримыми и вещественными. Поэт размышляет о философской сути камня, глины, дерева, яблока, хлеба. Он наделяет весом, тяжестью предметы, ищет в камне философско-мистический смысл.
В его творчестве часто встречаются образы архитектуры. Говорят, что архитектура – это застывшая музыка. Мандельштам доказывает это своими стихами, которые завораживают красотой линий и глубиной мысли. Поражают его стихи о Соборе Парижской Богоматери, об Адмиралтействе, о Софийском соборе в Константинополе, об Айя-Софии, об Успенском храме Кремля в Москве и Казанском соборе в Петербурге и многих других шедеврах архитектуры. Поэт в них размышляет о времени, о победе изящного над грубым, света над тьмой. В его стихах ассоциативность образов и импрессионизм письма. Ценность этих стихотворений в их философском и историко-культурном содержании. Мандельштама можно назвать певцом цивилизации:

Природа – тот же Рим и отразилась в нем.
Мы видим образы его гражданской мощи
В прозрачном воздухе, как в цирке голубом,
На форуме полей и в колоннаде рощи.

Поэт пытался осмыслить историю цивилизаций и народов как единый, бесконечный процесс.
Так же талантливо Мандельштам описывал мир природы в стихотворениях «Раковина», «Есть иволги в лесах, и гласных долгота…» и других:

Звук осторожный и глухой
Плода, сорвавшегося с древа,
Среди немолчного напева
Глубокой тишины лесной…

В стихах поэта замедленный ритм, строгость в отборе слов, что придает каждому произведению торжественность звучания. В этом проявляется уважение и почтение ко всему, что создано людьми и природой.
В высокой книжной поэзии Мандельштама много отсылок к мировой культуре, что свидетельствует об эрудиции автора. Стихотворения «Бессонница. Гомер. Тугие паруса…», «Бах», «Кинематограф», «Ода Бетховену» показывают, что дает поэту вдохновение для творчества. Сборник «Камень» сделал поэта знаменитым.
Отношение Мандельштама к революции 1917 года было двояким: радость от великих перемен и предчувствие «ярма насилия и злобы». Позже поэт написал в анкете, что революция отняла у него «биографию» и чувство «личной значимости». С 1918 по 1922 год начинаются мытарства поэта. В неразберихе гражданской войны его несколько раз арестовывают, держат в заключении. Чудом избежав смерти, Мандельштам наконец оказывается в Москве.
События революции нашли отражение в стихотворениях «Прославим, братья, сумерки свободы…», «Когда октябрьский нам готовил временщик…» и в сборнике «Tristia» («Скорби»). В стихах этого периода доминирует мрачный колорит: образ корабля, идущего ко дну, исчезающее солнце и т. п. В сборнике «Скорби» представлена тема любви. Любовь поэт понимает как высшую ценность. Он с благодарностью вспоминает о дружбе с Цветаевой, прогулки по Москве, пишет об увлечении актрисой Арбениной, которую он сравнивает с античной Еленой. Примером любовной лирики может служить стихотворение «За то, что я руки твои не сумел удержать…».
Мандельштам внес свой вклад в развитие темы Петербурга в русской литературе. Трагическое чувство гибели, умирания и пустоты сквозит в стихотворениях «В Петрополе прозрачном мы умрем…», «Мне холодно. Прозрачная весна…», «В Петербурге мы сойдемся снова…», «На страшной высоте блуждающий огонь!..».
В 1925 году Мандельштаму отказали в издании его стихотворений. Пять лет он не писал стихов. В 1928 году удалось выпустить ранее задержанную книгу «Стихотворения». В ней поэт говорит, что «не услышан веком», вспоминается «крутая соль обид». Лирический герой мечется в поисках спасения. В стихотворении «1 января 1924» он пишет:

Я знаю, с каждым днем слабеет жизни выдох,
Еще немного – оборвут
Простую песенку о глиняных обидах
И губы оловом зальют.

В стихотворении «Концерт на вокзале» поэт говорит о том, что музыка не облегчает страданий от встречи с «железным миром»:

Нельзя дышать, и твердь кишит червями,
И ни одна звезда не говорит…

Стихотворения 30-х годов отражают ожидание трагической развязки в противостоянии поэта с властью. Мандельштама официально признали «второстепенным поэтом», он ждал ареста и последующей гибели. Об этом читаем в стихотворениях «Речка, распухшая от слез соленых…», «Мастерица виноватых взоров…», «Я больше не ребенок! Ты, могила…», «Голубые глаза и горячая лобная кость…», «Меня преследуют две-три случайных фразы…». У поэта начинает складываться цикл протестных стихов. В 1933 году он пишет стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны…», направленное не только против Сталина, но и против всей системы страха и террора. В 1934 году поэт был отправлен в ссылку до мая 1937 года и за это время создал воронежский цикл стихотворений. Через год он погиб в лагере под Владивостоком.
Мандельштам в своей неповторимо своеобразной лирике выражал надежду на возможность познания необъяснимого в мире. Его поэзии присущи глубокое философское содержание, тема преодоления смерти. Его стихи делают богаче личность человека.

Осип Эмильевич Мандельштам - создатель и виднейший поэт литературного течения - акмеизма, друг Н. Гумилева и А. Ахмато­вой. Но несмотря на это, поэзия О. Мандельштама недостаточно хорошо известна широкому кругу читателей, а между тем в творче­стве этого поэта как нельзя лучше отражено «дыхание времени». Его стихи прямолинейны и правдивы, в них нет места цинизму, хан­жеству, лести. «Писал, как чувствовал» - это про Мандельштама. Именно за нежелание уподобляться поэтам, воспевающим и про­славляющим Советскую власть и лично товарища Сталина, он был обречен на непризнание и изгнание, на тяготы и лишения. Его жизнь трагична, как, впрочем, жизнь многих русских поэтов.

Лирический герой поэзии О. Э. Мандельштама - это человек, живущий в ритме своего века. Его жизнь зависит от происходящего вокруг, но это не мешает герою откликаться на все события, давать им свою оценку, часто резкую и слишком однозначную. Другими словами, лирический герой - это сам поэт.

Осип Мандельштам родился в Варшаве, детство и юность его прошли в Петербурге. Позднее, в 1937 г., Мандельштам о времени своего рождения напишет:

Я родился в ночь со второго на третье

Января в девяносто одном

Ненадежном году...

«Стихи о неизвестном солдате»

Здесь «в ночь» содержит в себе зловещее предзнаменование трагической судьбы поэта в XX в. и служит метафорой всего XX в., по определению Мандельштама, - «века-зверя». Воспоминания Мандельштама о детских и юношеских годах сдержанны и строги, он избегал раскрывать себя, комментировать собственные поступ­ки и стихи. Он был рано созревшим, точнее - прозревшим по­этом, и его поэтическую манеру отличают серьезность и строгость. То немногое, что мы находим в воспоминаниях поэта о его детстве, о той атмосфере, которая его окружала, о том воздухе, которым ему приходилось дышать, скорее окрашено в мрачные тона:

Из омута злого и вязкого

Я вырос, тростинкой шурша,

И страстно, и томно, и ласково

Запретною жизнью дыша.

«Из омута злого и вязкого»

Эти строчки из стихотворения Мандельштама «Из омута злого и вязкого». «Запретная жизнь» - это о поэзии. От матери Мандель­штам унаследовал обостренное чувство русского языка, точность речи. Первый сборник поэта вышел в 1913 г., издан он был за свой счет. Предполагалось, что он будет называться «Раковина», но окончательное название было выбрано другое - «Камень». Название -вполне в духе акмеизма. Камень - природный материал, прочный и основательный, вечный материал в руках мастера. У Мандельш­тама камень являет собой как бы первичный строительный матери­ал духовной культуры. В стихотворениях этой поры чувствовалось мастерство молодого поэта, умение владеть поэтическим словом, использовать широкие музыкальные возможности русского стиха.

Первая половина 20-х гг. ознаменовалась для поэта подъемом творческой мысли и приливом вдохновения, однако эмоциональный фон этого подъема окрашен в темные тона и соединяется с чувством обреченности:

Нельзя дышать, и твердь кишит червями,

И ни одна звезда не говорит...

В стихах 20-х и 30-х гг. особое значение приобретает социаль­ное начало, открытая авторская позиция. В 1929 г. он обращается к прозе, пишет книгу, получившую название «Четвертая проза». Она невелика по объему, но в ней сполна выплеснулась та боль и презре­ние поэта к писателям («членам МАССОЛИТа»), которые долгие годы разрывали душу Мандельштама. «Четвертая проза» дает пред­ставление о характере самого поэта - импульсивном, взрывном, не­уживчивом. Мандельштам очень легко наживал себе врагов, потому как всегда говорил, что думал, и своих суждений и оценок не таил. Практически все послереволюционные годы Мандельштам жил в тя­желейших условиях, а в 30-е гг. - в ожидании неминуемой смерти. Друзей и почитателей его таланта было немного, но они были. Осозна­ние трагизма своей судьбы, видимо, укрепляло поэта, давало ему силы, придавало трагический, величественный пафос его новым творениям. Этот пафос заключается в противостоянии свободной по­этической личности своему веку - «веку-зверю». Поэт не ощущал себя перед ним ничтожной, жалкой жертвой, он осознает себя равным:

Мне на плечи кидается век-волкодав,

Но не волк я по крови своей.

Запихай меня лучше, как шапку, в рукав

Жаркой шубы сибирских степей,

Уведи меня в ночь, где течет Енисей,

И сосна до звезды достает,

Потому что не волк я по крови своей

И меня только равный убьет.

«За гремучую доблесть грядущих веков...»

Искренность Мандельштама граничила с самоубийством. В но­ябре 1933 г. он написал резко сатирическое стихотворение о Стали­не, которое начиналось строчками:

Мы живем, под собою не чуя страны, -

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца, -

Там припомнят кремлевского горца...

По свидетельству Е. Евтушенко: «Мандельштам был первым рус­ским поэтом, написавшим стихи против начинавшегося в 30-е годы культа личности Сталина, за что и поплатился». Как ни удивитель­но, приговор Мандельштаму был вынесен довольно мягкий. Люди в то время погибали и за гораздо меньшие «провинности». Резолю­ция Сталина всего лишь гласила: «Изолировать, но сохранить», -и Осип Мандельштам был отправлен в ссылку в далекий северный поселок Чердынь. После ссылки ему запретили проживать в две­надцати крупных городах России, Мандельштам был переведен в менее суровые условия - в Воронеж, где поэт влачил нищенское существование.

Поэт попал в клетку, но он не был сломлен, он не был лишен внут­ренней свободы, которая поднимала его надо всем даже в заточении:

Лишив меня морей, разбега и разлета

И дав стопе упор насильственной земли,

Чего добились вы? Блестящего расчета:

Губ шевелящихся отнять вы не могли.

Стихи воронежского цикла долгое время оставались неопубли­кованными. Они не были, что называется, политическими, но даже «нейтральные» стихи воспринимались как вызов. Эти стихи про­никнуты ощущением близкой гибели, иногда они звучат как закли­нания, увы, безуспешные.

Я должен жить, хотя я дважды умер,

А город от воды ополоумел, -

Как он хорош, как весел, как скуласт,

Как на лемех приятен жирный пласт,

Как степь молчит в апрельском провороте...

А небо, небо - твой Буонорроти!

«Я должен жить, хотя я дважды умер». 1935

После воронежской ссылки поэт еще год провел в окрестностях Москвы, пытаясь добиться разрешения жить в столице. Редакторы литературных журналов боялись даже разговаривать с ним. Он нищен­ствовал. Помогали друзья и знакомые: В. Шкловский, Б. Пастернак, И. Эренбург, В. Катаев, хотя им и самим было нелегко. Впослед­ствии Анна Ахматова писала о 1938 г.: «Время было апокалипти­ческое. Беда ходила по пятам за всеми нами. У Мандельштамов не было денег. Жить им было совершенно негде. Осип плохо дышал, ловил воздух губами». В мае 1938г. Мандельштама снова арестовы­вают, приговаривают к пяти годам каторжных работ и отправляют на Дальний Восток, откуда он уже не вернется. Смерть настигла поэта в одном из пересыльных лагерей под Владивостоком 2 декабря 1938 г. В одном из последних стихотворений поэта есть такие строчки:

Уходят вдаль людских голов бугры,

Я уменьшаюсь там - меня уж не заметят,

Но в книгах ласковых и в играх детворы

Воскресну я сказать, что солнце светит.

Вся поэзия О. Э. Мандельштама -это некая трагическая Оратория с собственной внутренней музыкой в чудесном изложении Певца -Поэта - Провидца. Да! Это воистину удивительнейшее явление. Оно покоряет. Завораживает. Его стихи хочется читать и перечитывать. Пленит сам язык - это «дивное косноязычие», пленит некий сплав лирической философии и Великой Любви к Человеку - самому бес­правному и униженному созданию на нашей грешной земле. Чело­века понимает и жалеет Поэт, а самого Поэта кто пожалеет - его - самого несчастного - самого невиновного - самого загубленного

Паденье - неизменный спутник страха,

И самый страх есть чувство пустоты –

Немногие для вечности живут.

И в числе этих немногих - Осип Эмильевич Мандельштам.

Талантливому поэту О. Э. Мандельштаму выпало жить и творить в суровое время. Он стал свидетелем революции 1917 года, времен правления Ленина и Сталина. Все виденное и прочувствованное Мандельштам “выплескивал” в свои стихи. Именно поэтому творчество этого поэта столь трагично, наполнено страхом, волнением, болью за судьбу страны и за свою судьбу.
Известно, что Сталин очень не любил этого поэта, потому что Мандельштам открыто выражал свое отношение ко всему, что творилось в стране и к вождю, в частности. Примером тому служит сатирический

Памфлет на правителя. После его прочтения многие сказали, что со стороны поэта этот поступок – самоубийство. А Мандельштам прекрасно осознавал это, но он был готов к смерти.
Лирический герой стихотворения “Мы живем, под собою не чуя страны…” выступает как отважный гражданин, стоящий на защите своей страны и своего народа. Он отваживается открыто сказать то, что все знают, но о чем молчат:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Герой горько смеется и даже в какой-то степени издевается над главным лицом стихотворения. В глазах лирического героя Сталин превращается в какое-то мифическое чудовище: “толстые пальцы, как черви”; “тараканьи смеются глазища И сияют его голенища”. Он – не человек, а какое-то чудовищное животное: “Он один лишь бабачит и тычет”.
Не менее страшна и характеристика действий этого чудовища:
Как подкову, дарит за указом указ –
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – то малина…
Смелости лирического героя этого стихотворения можно только восхититься. Сталин “заинтересовался” Мандельштамом, поэт был арестован. Но вождь не приказал сразу же расстрелять поэта. Это было бы слишком просто. Он сослал Мандельштама в Воронеж.
Живя в этом городе, поэт существовал как бы на грани двух миров, всегда в ожидании расстрела. Именно в Воронеже Мандельштам написал стихотворение “Средь народного шума и спеха…” Здесь интонации лирического героя меняются. Он испытывает вину перед вождем за все, что было создано им раньше. Теперь лирический герой по-другому оценивает “вождя всех народов”. Его “отеческий” взгляд и “ласкает, и сверлит”. Герой чувствует, что Сталин журит его за все “ошибки”. Но, на мой взгляд, все эти чувства героя надуманны и неискренни. Это стихотворение было написано под давлением Сталина, как и следующее – “Ода” (1937).
Название этого произведения говорит само за себя. Оно посвящено воспеванию заслуг Иосифа Виссарионовича Сталина-Джугашвили. В стихотворении сделан акцент – именно Джугашвили. Поэт подчеркивает, что он, прежде всего, описывает не вождя, а человека. Герой называет его “отцом”. Он якобы испытывает перед Сталиным благоговение:
И я хочу благодарить холмы,
Что эту кость и эту кисть развили:
Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.
Хочу назвать его – не Сталин,- Джугашвили!
Лирический обращается к художникам – своей братии. Он призывает творцов работать на благо страны, то есть на благо “отца”. Ведь этот человек полностью, всеми мыслями и чувствами, со своими “детьми”, своим народом. “Художник, помоги тому, кто весь с тобой, Кто мыслит, чувствует и строит” – призывает поэт.
Портрет Сталина в этом стихотворении написан в традициях оды. По словам героя, это былинный богатырь, отдавший всего себя делу народа. У Сталина – могучие глаза, густая бровь, твердость рта. Джугашвили – это образец для подражания, по Мандельштаму. У него надо учиться всего себя отдавать другим, не думая о себе и не жалея себя.
Лирический герой осознает свою неприкаянность в Советской стране, свою вину перед ней за то, что ругал когда-то великого Сталина. Но у героя всегда перед глазами – этот образ: “На чудной площади с счастливыми глазами”.
Но за этими пафосными и возвышенными строками чудится трагедия загнанного в угол человека. За каждой вымученной строчкой видится испуганный до смерти лирический герой, не знающий, что делать и как жить. Именно поэтому стихотворения Мандельштама, посвященные Сталину, являются самыми действенными документами против сталинского режима и “отца народов”.

(Пока оценок нет)

Другие сочинения:

1. Поэзия Сергея Есенина вобрала в себя все приметы сложного и противоречивого времени, в которое выпало жить поэту. Она отразила переживания художника, его чувства, мысли, душу. Можно сказать, что в творчестве поэта в полной мере отразилась трагическая судьба Есенина. Лирический герой Read More ......
2. Образ лирического героя в поэзии А. А. Блока менялся на протяжении всей творческой жизни поэта. В ранних стихах Блока, объединенных в цикл “Стихов о Прекрасной Даме”, лирический герой автобиографичен. Он совпадает с образом самого автора, который предстает перед нами полным Read More ......
3. Жизнь и творчество великого русского поэта Федора Ивановича Тютчева совпали с трагическими событиями в истории страны и всего мира. Война 1812 года, восстание декабристов, революции в Европе в 1830-м и 1848 годах, Русско-турецкая война, реакционное движение в России, польское восстание, Read More ......
4. Без умения видеть мир по-своему, без способности сочувствия, человечности, без искренности и впечатлительности нет поэта. Именно этими качествами и обладал Сергей Есенин. Чувство большой любви связало его с родной рязанской землей, которая подарила ему мир поэтических образов: и прекрасные зори, Read More ......
5. Осип Эмильевич Мандельштам родился в 1891 году в Варшаве, но жил с отцом и матерью в Петербурге. Учился он в Тенишевском коммерческом училище, считавшемся одним из лучших учебных заведений в России. Затем было недолгое увлечение политикой, поездки в Западную Европу, Read More ......
6. 1. Безнадежные попытки быть понятым. 2. Одиночество как постоянный спутник поэта. 3. Лирический герой Маяковского. 4. Обращение поэта к будущим потомкам. В какой ночи бредовой, недужной, какими Голгофами я зачат, Такой большой и такой ненужный? В. В. Маяковский “Нет, весь Read More ......
7. Время творческой активности Михаила Юрьевича Лермонтова пришлось на период жестокой реакции в России, последовавшей за эпохой духовного и нравственного подъема первой четверти XIX века. Ситуация в стране наложила отпечаток на развитие культуры тех лет. Это были годы студенческих кружков и Read More ......
8. Вся творческая деятельность большого немецкого поэта Генриха Гайне связана с его борьбой за светлое будущее Германии, за свободу и счастье немецкого народа. Творческое наследие Гайне проникнуто гуманистическими идеалами свободы человеческой личности. Высокое мастерство поэта, блестящий полемичный талант публициста сделали идеи Read More ......

Нетленной мысли исповедник,

Господней милостью певец,

Стиха чеканного наследник,

Последний пушкинский птенец!

Он шёл, покорный высшим

Во след горящего столпа…

Над чудаком, больным и хилым,

Смеялась резвая толпа.

В холодном хоре дифирамбов

Его аккорд не прозвучал,

Лишь океан дыханью ямбов

Дыханьем бури отвечал,

Лишь он, великий, темноводный

Пропел последнюю хвалу

Тому, кто был душой свободной

Подобен ветру и орлу.

Несокрушимей сводов храма

Алмазный снег, сапфирный лёд.

И полюс в память Мандельштама

Сиянья северные льёт.

Е. М. Тагер.

Путь большого художника всегда символичен. И чаще всего, особенно в России, - горек. Покончили с собой Есенин и Маяковский, в нищете умер Хлебников, травили Ахматову и Пастернака, в лагере погиб Мандельштам. Он был человеком из толпы, жил и погиб „с гурьбой и гуром”, разделил судьбу многих.

В творчестве О. Э. Мандельштама довольно отчётливо выделяются три периода: первый - 1908-1916 годы; второй - 1917-1928 годы; третий - 1930-1937 годы.

Мандельштам начинает свою поэтическую деятельность в „лоне умирающего символизма”. В 1913 году вышел первый сборник поэта - „Камень”. Уже название первого сборника указывало на разрыв духовно-эстетических традиций символизма, но что ещё важнее - заявляло устойчивую внутреннюю структуру человеческого и поэтического мироведения поэта, ту целостность, которая органично была присуща поэту всю жизнь, полную драматизма.

В стихотворениях 1908-1912 годов настроения вдумчивой тишины („Звук осторожный и глухой…”), акварельной нежности сущего („Нежнее нежного…”, „На бледно - голубой эмали”); символистическое „недоумение” перед телесностью („Дано мне тело - что мне делать с ним…”); нескончаемость и многозначительность печали, её растворённость в человеке и природе („Как кони медленно ступают…”, „Скудный луч, холодной мерою…”. Само пространство стихотворений - сумрачное, холодное, осиротелое, немое; состояние души лирического героя - ощущение потерянности, некоторой аморфности, неадекватности:

Неужели я настоящий

И действительно смерть придёт?

Это можно рассматривать как наследие символизма, о котором сам Мандельштам благодарно отозвался: „Великая заслуга символизма…в патриархальной вескости и законодательной тяжести, в которой он воспитывал читателя”(„Выпад”).

Но уже в пределах первого сборника („Камень”) происходит очевидный слом в стихотворениях 1912 года (Мандельштам примыкает к акмеизму). Стих приобретает новую энергетику, изменяется пространство мира (само природное пространство мало интересовало и раннего Мандельштама), оно становится (и теперь уже навсегда) культурным пространством, появляются опорные поэтические доминанты башни, купола, арки, храма, камня. Мандельштам формулирует основной принцип акмеизма: „Любите существование вещи больше самой вещи и своё бытие больше самих себя”. Он утверждает „сознавательный смысл” слова - Логос, архитектурность художественного мышления. Стихотворениям первого периода присуща тема эллинизма. Но эллинизм Мандельштама домашний, весь культурно-эстетический античный спектр цементируется личностью самого поэта.

Постепенно эллинизм уходит из поэзии Мандельштама, на смену ему приходит Ассирия и Вавилон („Гуманизм и современность) как угрожающие символы будущего. „Если подлинно гуманистическое сострадание не ляжет в основу грядущей социальной архитектуры, она раздавит человека, как Ассирия и Вавилон”. Поэт уже предсказывает наступление эпох, которым “нет дела до человека…Социальная архитектура измеряется масштабом человека. Иногда она становится враждебной человеку и питает своё величие его унижением и ничтожеством”. Появляется мотив времени и жизни как жертвы:

Снова в жертву, как ягнёнка,

Темя жизни принесли.

Кто время целовал в изученное темя,-

С сыновьей нежностью потом

Он будет вспоминать, как спать ложилось время

В сугроб пшеничный за окном.

Обнажёно - трагическим был последний период творчества Мандельштама. Стихотворения этого периода - не предчувствование смерти и трагедии, а жизнь внутри смерти и трагедии истории. Именно эта ситуация выталкивает поэта в бездомность, безбытность.

Его свободный выбор - это выбор жертвенного пути и мученичества, смысл которого откроется в будущем:

За гремучую доблесть грядущих веков.

За высокое племя людей,-

Я лишился и чаши на пире отцов,

И веселья, и чести своей.

Время немеет („Я глубоко ушёл в немеющее время”). Мандельштам сражается с отчаянием, с подступающим иногда безумием, с нечеловеческим унижением, унижением Прекрасного, Человечного:

Где больше неба мне - там я бродить готов,

И ясная тоска меня не отпускает

От молодых ещё воронежских холмов

К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане.

Могилы поэта нет, она безымянна. Он не противопоставлял себя никогда людям, он жаждал быть одним -из многих. В этом высочайшая гуманность и жертвенность его искупительной поэзии и личности.

Не даровала Россия громкой казни своему поэту, как даровала её Франция вольному беглецу „великих принципов” Андре Шенье. Задавили Мандельштама в общем потоке. Бросили в общую яму. Затерялся безымянный прах “на этой бедной земле” - прах поэта, который тешился поднять страну к „повелевающим светилам”, к „вечности”, к „искусственным небесам”, но так и не обрёл её, потому что смотрел только вверх.

Московский учёный Ю. И. Левин пишет: „Мандельштам, в единстве его искусства и его судьбы, - явление высокого, парадигматического значения, образец того, как судьба полностью реализуется в творчестве и, одновременно, творчество - в судьбе… Мандельштам - призыв к единству жизни и культуры, к такому глубокому и серьёзному отношению к культуре, до которого наш век, видимо, ещё не в состоянии подняться”. 1

Мы живём в начале тридцатого столетия в ситуации антропологического кризиса, который, в частности, характеризуется потерей интереса человечества к интерпретации мира, к образам мира. И может быть, поэзия и личность О. Э. Мандельштама есть призыв (к тем, кто слышит) к духовным усилиям, прорыв к бесконечно прекрасному реальному и духовному миру.